Молодость моя проходила шумно и весело. Денег было много, делай, что хочешь. Но вот однажды вижу я странный сон: ясно, как наяву, входит ко мне какой-то Старец, подходит близко ко мне, берет за руку и, указывая на часы, стоявшие против моей кровати, спрашивает: — Который теперь час? — Половина седьмого, – отвечаю. — Ровно через три года ты умрешь. — И вторично спрашивает Старец: — Который час? — Половина седьмого. — Через три года ты умрешь. — И опять спрашивает Старец: — Который час? — Половина седьмого, — отвечаю я уже с раздражением. — Через три года ты умрешь. Я проснулся, зажёг огонь, посмотрел на часы. Было 35 минут седьмого, следовательно, явление Старца было как раз в половине седьмого. Я оделся, позвонил, велел подать самовар. — Что это, Павел Иванович, сегодня так рано встать изволили? — сказал лакей. — Да так, не хочется спать. Налил себе чаю – не пьётся; неужели мне жить осталось только три года? А там – смерть. Господи, как тяжело и страшно. С тех пор мысль о смерти не покидала меня. Я стал уклоняться от сообщества товарищей, избегать всяких развлечений. Впрочем, я не сразу порвал со всем. Мир – это такое чудовище, что, если повернуть круто – разорвёт. И вот стал я постепенно освобождаться от уз мира, становилось все легче и легче, и, наконец, совсем освободился от него. Я перестал бывать у большинства моих прежних знакомых. Оставил 2–3 благочестивых семейства, где бывал изредка. Прошло 3 года, наступило 17 сентября, памятный для меня день, в который я видел Старца. С раннего утра я уехал в один монастырь, исповедался и приобщился Святых Тайн. После причастия стою в церкви и думаю: вот грохнусь! – но я не грохнулся. Впрочем, слова Старца исполнились: я, действительно, умер в тот день, но умер для мира...

Когда мы с вами умрем, до Страшного суда у нас ещё останется время. И если за нас будут молиться, то по молитве Церкви наша участь может измениться. Но после Страшного суда ничто не изменится, поэтому он и называется страшным – потому что он окончательный. А если за нас некому будет молиться, надо вот что сделать: найти какого-то верующего человека и облагодетельствовать его так, чтобы он всю свою жизнь о нас помнил и молился. Мы всё на сына, на дочь, на племянников, на внуков надеемся, а Господь сказал: тот, кто слушает слово Божие, тот Мне и сестра, и брат, и мать. Поэтому мы и обращаемся к церковным людям так: братья и сестры. Хотя по крови-то мы все разные, но у нас есть нечто общее – дух Божий. Это гораздо важней. А на наших деточек мы не всегда можем положиться именно потому, что по телу мы родственники, а по духу – очень часто чужие люди. Бывает, что знакомый верующий человек нам гораздо ближе, чем родственник. Протоиерей Димитрий Смирнов

Группа баптистов увидела на территории Лавры какого-то старца – то ли батюшку, то ли просто монаха, который сидел на скамейке и отдыхал. Один из этих ребят – лидер группы – решил «показать мастер-класс», мол, как надо говорить с православными. Он подошёл к этому отцу и сразу предупредил, что не православный, и спросил: — Почему так происходит – мы не пьем, не курим, у нас порядок в семьях, а у вас даже священники напиваются. Батюшка молча слушал, а потом произнёс: — Да, всё у вас хорошо. Одно плохо. Вы – не православные. Те слегка оторопели, а он в это время спросил заводилу: — Ты видел когда-нибудь сатану с бутылкой водки? — Естественно, нет. Он же дух, зачем ему выпивать — ответил тот. — А он – сатана! А с сигаретой видел? — Нет. — А он – сатана! Так и вы – вроде имеете какие-то добродетели, но при этом полны сатанинского духа, ведь сатанизм начинается с гордости. А после смерти со всеми этими добродетелями идёте прямо в ад. Вот это самое страшное. В Православии же первая добродетель – это смирение, и большинство старцев говорит о том, что именно гордость – мать всем остальным грехам. Когда уразумеете свою немощь, как мытарь, пришедший в храм к Богу, тогда познаете, что такое смирение, ну, и может быть, избавитесь от гордыни. Протоиерей Федор Повный