В первой половине 7 века появилось учение, созданное Патриархом Константинопольским Сергием. В богословской науке оно известно как монофелитство, и на первый взгляд казалось тогда совершенно безобидным. Твердо отстаивая две природы в Спасителе — Божественную и человеческую — предлагалось говорить об одной, Божественной воле во Христе, будто бы полностью растворившей в себе волю человеческую. Императору Ираклию приглянулось это учение. Он решил воспользоваться им, чтобы примирить монофизитов и православных христиан и остановить сепаратистские поползновения в империи. Без колебаний он подписал составленный Патриархом Сергием эдикт, предписывавший всем членам Церкви исповедовать монофелитское учение в качестве догмата. В считанные годы новая ересь охватила огромные территории империи. Преподобный Максим — тогда уже известный монах-интеллектуал — с дотошностью ученого изучил провозглашенный в Константинополе «догмат». За тонкими хитросплетениями монофелитства было непросто распознать глубинное искажение христианского учения, но святой, глубоко исследовав доступные ему тексты святых отцов и Писание, сумел разработать последовательное разоблачение этой ереси. «Сам “Бог всяческих”, — говорил преподобный Максим во время публичного диспута в Карфагене с одним из главных идеологов монофелитства, — без превращения став человеком, не только как Бог желал сообразно Его Божеству, но — и как человек, сообразно Его человечеству». Жестокий и грубый новый император Констанс ΙΙ заключил преподобного Максима под стражу и подверг суду. Все время судебного процесса преподобный держался с достоинством, не позволяя себе ни резких выпадов, ни патетических восклицаний о неминуемой каре, которая настигнет его обидчиков. Он был вежлив, сдержан и спокоен. «Когда ты оскорблен кем-нибудь или в чем унижен, — писал святой, еще будучи на свободе, в “Главах о любви”, — берегись помыслов гнева, дабы они, по причине этого оскорбления отлучив тебя от любви, не переселили в область ненависти». На последнем заседании судья, перед тем как огласить приговор, уже без особенной надежды сломить преподобного Максима спросил, что он будет делать, когда узнает, что и римские епископы приняли монофелитство и причастились, то есть вступили в церковное общение с Патриархом. «Если и весь мир причастится, я один не причащусь», — ответил ему исповедник.